Елена Ребрик
«Нас бомбят. Началось»: воспоминания команды Громадського радіо об утре 24 февраля
Автор
1x
--:--
--:--
Примерное время чтения: 40 мин
Утро полномасштабного вторжения россии в Украину, несмотря на ожидания и опасения, все равно стало неожиданностью для большинства украинцев. Каждого и каждую из нас ужасные новости застали при разных обстоятельствах: кто мирно смотрел последний предутренний сон, кто проснулся на работу, а некоторые, возможно, возвращались с праздника, надеясь выспаться в этот день подольше. Но все, что мы думали, чувствовали, на что надеялись и мечтали в то утро навсегда изменилось. Этот момент разделил жизнь всех украинцев на до и после.
Россия перешла последнюю границу, и начала кровавую полномасштабную войну против Украины и геноцид украинского народа.
Мы решили запечатлеть наши воспоминания о том утре 24 февраля, даже если они и болезненны, и собрали переживания команды Громадського радіо вместе.
Оригинал статьи можно прочитать на украинской версии сайта: «Нас бомблять. Почалося»: спогади команди Громадського радіо про ранок 24 лютого
Правозащитница, юристка и писательница Лариса Денисенко. Киев
«Война меня и моих родителей на разных стадиях ковида застала в оболонской квартире. На 25 февраля я записала себя и маму на анализ крови и на ПЦР-тесты, отец заразился позже. Мы все были полностью вакцинированы, я с бустерной дозой, поэтому не могу сказать, что переносили болезнь тяжело, но слабость, последствия на сердечно-сосудистую систему, нервную, щитовидную железу, дыхательную систему были. И первой задачей для меня было сделать все, чтобы родители принимали витамин Д, чтобы мы максимально восстановились. Проснулась я как, наверное, все жители столицы от взрывов и звуков артиллерии, мой район — крайняя северная точка города, один из возможных входов врага на правобережье.
- «Я обняла родителей, которые из детей Второй мировой войны превратились в пожилых людей войны, название которой — Геноцид украинского народа».
Журналистка и ведущая ГР Елизавета Цареградская. Киевская область
«Я просыпаюсь в 4:50. Мой телефон всегда без звука и вибрации, это мой жизненный лозунг, мол, это я определяю, когда смотреть на телефон и видеть уведомления, а не он управляет моей жизнью. Мою голову, сушу, одеваюсь, запариваю кофе. Выхожу на веранду своего дома, где спит пёс, которого мы подобрали несколько недель назад, его хозяйка умерла, и ему было некуда податься. Он забился под лавочку. Это удивительно. Он встречает меня всегда под дверью. Я выхожу из дома, завожу автомобиль. Возвращаюсь в дом, налить кофе в термокружку, надеть куртку, взять рюкзак. В доме меня встречает испуганное лицо мужа с нашим сыном на руках. Устим угод и два месяца.
- «Где мой телефон? Там куча пропущенных, куча сообщений. Нас бомбят. Взрывы. Началась война».
Я выхожу на улицу и глушу мотор. Пишу в рабочий чат, что на эфир не приеду. Над нашим домом пролетает истребитель. Пес сидел под лавкой, потому что боялся взрывов. Слух собаки имеют лучше нашего. Весь день на телефоне. Страшно. Ехать не хочу. На следующий день муж убеждает, что мы должны уехать. Это мой дом. Я купила его год назад. Здесь все так, как мне нравится. Я пила утренний кофе на крыльце и думала, что хочу умереть здесь. От старости, а не русских бомб. Мы уехали. До этого я стояла и смотрела на свой дом. Не зная, увижу ли его еще раз.
На свои ставни, на лампу, стоящую на подоконнике и всегда включенную, когда темно. Я вижу этот огонек еще с улицы, когда подъезжаю. Когда паркую авто и выхожу, частенько смотрю на него. Он внушает мне покой. И уют. Ощущение, что здесь мое место.
Эта картинка в моей голове постоянно. Я хочу домой. Хочу стоять во дворе своего дома. Хочу видеть свет в своем окне».
Екатерина Мацюпа — журналистка, гостевая редакторка ГР. Киев
«Сейчас я люблю рассказывать, что 24.02.2022 я очнулась в 5:20 утра от громкого взрыва. Но это не совсем так. Просто сказать так — быстрее. На самом же деле я проснулась в 5:20 утра просто, без будильника. Открыла глаза, посмотрела на телефон, поняла, что стоит вставать. Я работала на утренних эфирах, и подъем в такое раннее время привычный для меня. Поэтому я выключила будильник, который должен был сработать через 5 минут, встала с кровати и направилась к двери.
- «Я не успела обойти кровать, как услышала очень громкий взрыв за спиной. До сих пор громче я не слышала. Я резко обернулась и в окне увидела яркую вспышку света, которая быстро исчезла. Потом, через несколько часов я узнаю — над моим домом сбили вражеский беспилотник — русский, конечно».
Мой парень открыл глаза, поднялся, увидел меня (а я в этот момент лежала лицом в пол) за кроватью и спросил: что это было? Я ответила: война началась. Быстро, быстро ложись на пол! Мы пролежали несколько минут, было тихо. Парень предположил, что это не война, а может какая-то авария возле дома. Тогда мы схватили телефоны и открыли новости. К сожалению, я была права.
Через некоторое время я пошла на кухню завтракать. Увидела через окно, что по дороге едет очень много машин. Слишком много для такого раннего времени. Едут очень быстро. Открыла фейсбук и прочла, где и у кого слышны взрывы, канонады. Прислушалась и сама услышала.
После завтрака я впервые услышала сирену. В комнату вошел парень и спросил: идем? Да, — сказала я. Мы пошли в метро. Увидели огромные очереди в магазин, банк, очень много людей: с большими рюкзаками, домашними животными. В нескольких домах были выбиты окна — более старые стекла снесло. Хотя треснули даже прочные и новые окна супермаркета — все от того же взрыва. Мы шли, а под ногами лежало много стекла.
У меня в это время постоянно крутилась мысль: как они посмели? Конечно, я была в курсе новостей и знала о скоплении войск на границе и все это еще с ноября. Но эту мысль заглушить не удавалось. Если честно, не удается до сих пор.
Самым шокирующим для меня стал звонок сестры. Она рассказала, что наши родственники проснулись утром уже в оккупации — живут недалеко от границы с российской федерацией. Я не могла представить: как это так? Вчера ты жил свою привычную жизнь, вернулся с работы, поужинал, пошел спать, а утром проснулся не просто в войне, а в войне, да еще в оккупации. У меня много родственников. И часть из них сейчас в оккупации».
Ксения Минчук — контент-менеджерка ГР. Кривой Рог
- «24 февраля в 6:15 мой телефон зазвонил. Звонил мой начальник. Подумала «неужели я что-то начудила». Оказалось, нет. Он сказал: «Вставай. Война началась». Через 3 минуты услышала первый взрыв. Я почувствовала неестественную дрожь всего тела. С этим у меня ассоциируется этот день».
«Я жила у воинской части в Кривом Роге. В первый день войны около 7 ракет уничтожили склады военной техники. От ударов стекло в доме вылетело.
Накануне я сложила тревожный рюкзак. Я была готова, но я не верила, что война возможна. Ошибалась. Возможна. Что я сделала утром 24 февраля после авиаударов? Оделась, положила фото мамы в рюкзак и выманила испуганную кошку из-под дивана. Мы уехали через 10 минут. Больше я домой не возвращалась. Мы жили в бомбоубежище, ели из металлической посуды, там пахло едой и сыростью. Было страшно. От каждого звука. Потому почти не говорили первые дни. Прислушивались.
Через 7 дней я приняла решение уезжать из города. Так начался мой долгий и непростой путь побега от войны, который преследует меня с 6 лет. Тогда, в 1991 году, убегая от выстрелов и взрывов моя семья была вынуждена покинуть Молдову, которую мы всем сердцем любили. Очень больно оставлять свой дом и начинать все сначала. Это я уже знаю».
Татьяна Курманова — директорка ПГО ТРК «Громадське радіо» и программная директорка ГР. Киев
- «Я ни разу не забывала о том, что война в стране длится 8 лет, что Крым окупанты используют как военную базу, что они накапливают войска. Однако все равно разум, несмотря на все сообщения американской разведки, отказывался верить в неизбежность широкомасштабного вторжения. Я не понимала логики этих действий. «Для чего», — спрашивала я месяцами у экспертов, мужа, друзей… Чтобы что?»
«Но только теперь ответ очевиден — это полный геноцид украинского народа. Просто уничтожение украинцев как нации, потому что мы должны были стать такой же управляемой массой, как россияне и белорусы. С марионеточным правительством, с полным выполнением всех задач, которые «великороссы» планировали нам ставить. Но этого никогда не будет. Никто в мире не ожидал от украинцев такой силы, такого отпора, такой ненависти к врагу…
А 24 февраля 22 года меня в 5:30 разбудил мой муж со словами «Началось». В голове только одна мысль: «Решились, твари, решили-таки»… Звоню сестре и тем друзьям, кто не работает в СМИ.
У меня была прививка от неожиданных новостей: я прекрасно помню события 8 лет назад: 27 февраля 2014 меня тоже в пять утра разбудила коллега с новостью о триколоре над крымским радмином… Вот тогда я была в шоке… И с тех пор понимала, что и этот день когда-нибудь наступит…
И будто у меня был давно подготовленный рюкзак (все-все документы я в него накануне собрала), аптечка, турникеты заказаны, курсы медицинской помощи прошла. Я вроде бы обычно не паникую, но все равно начинаю лихорадочно (и тупо, конечно) что-то собирать, какие вещи бросать в чемодан, а через несколько минут понимаю, что я точно вот сейчас никуда не поеду, потому что мне нужно обеспечить вещание, эфир радио , узнать, что с нашим вещанием на Донбассе и другие задачи стоят.
Потом иду и долго стою под душем, потому что если умирать, то хотя бы чистой, набираю полную ванну воды (ибо, может, вот сейчас выключат?) и готовлю еду — если мы не будем есть, соседей угостим. Но почти все соседи уезжают в первый день. На нашем Оболонском проспекте с 5 утра как гонка «Формулы 1»: все мчатся со скоростью 110 км. Вижу, что столько аварий в городе наверняка еще не было. Паника — хуже войны.
…Весь день работаем. А потом почти не спим, всю ночь раздаются взрывы, зарево какое-то на небе, мы одетые лежим на кровати. Мысль одна: какие же это дрянные твари и что дальше?».
Ирина Кондратенко — продюсерка Громадського радіо. Швейцария
- «Осознание, что я не услышу взрывы, когда Киев начнут бомбить, и не успею предупредить близких — это самый большой ужас все эти несколько недель до начала полномасштабного вторжения».
«Все там: мама, папа, брат с семьей уверяли меня, что город живет привычной жизнью, бензин есть, продукты есть. А я ежедневно требовала от них отчета, что машина заправлена и что холодильник полон продуктов.
22 февраля я впервые проспала всю ночь и не просыпалась в 4 утра, чтобы проверить новости, подумала еще тогда, что расслабилась, а это не хорошо. Я была уверена, что будут самолеты и будут бомбы. Я не знаю, называйте это чуйкой, но я была уверена.
24 февраля в 4:10 утра (у меня на час меньше, чем в Украине) я проснулась и открыла новостную ленту, она не обновлялась с вечера, все было тихо. Уже отработанным движением открыла телеграм взглянуть не светящийся огонек напротив имени брата и увидела его зеленым. Я написала «У вас тихо?» а он тут же перезвонил и крикнул в трубку, что их бомбят. Брат живет в селе у Горы, это рядом с Борисполем, там находится воинская часть и именно туда попали первые снаряды.
Тем временем Громадське радіо начало просыпаться под взрывы. Мы были готовы к войне на бумаге, накануне составляли алгоритм действий, который так и назывался «Если путин нападет», но только через несколько часов я осознала, что писать сообщения в 100 отдельных чатах – это не вариант и нужно всех собрать в одном. Он у нас до сих пор есть и я его планирую удалить в первые минуты после победы.
Параллельно с координацией и звонками коллег я следила, как на гуглмепс движется точка «М», которой обозначалась локация моих родителей. Мы накануне договаривались, что вдруг что-нибудь начнется, то родители едут в село в Житомирской области. Задача была уехать из города. Те десятки минут, когда они переезжали Южный мост, я сознательно не смотрела на карту, этого отрезка дороги я боялась больше всего. В то время, когда родители уже почти доехали в Попельню, это пгт в Житомирской области, ракеты были уже там.
Потом картинки, как в фильмах, когда главный герой моргает глазами, а там на экране утро, потом хоп и ночь. Мы с мужем иногда ели, сын как-то ходил в школу, а мы почти круглосуточно координировали знакомых и друзей. Мы планировали маршруты, куда им ехать, как ехать, уговаривали ехать, отговаривали делать глупости. Некоторым было важно просто поговорить, некоторым важно выплакаться. Когда в нашем холодильнике уже «мышь повесилась» мы вырвались в магазин, а там была жизнь, обычная обыденная жизнь. Мы ходили как зомби между полками, звучала музыка и люди улыбались. Тогда я впервые осознала, что больше никогда не будет, как раньше, ведь изменились мы».
Ана Море — журналистка, PR и редакторка сайта ГР
- «В ночь на 24 февраля мы с партнером не спали до 3 ночи, потому что обсуждали, нападет ли путин. Придя к согласию, что надо быть ужасно тупым, чтобы это сделать, спокойно заснули. Утро началось с папиного звонка в 5 со словами: «Просыпайтесь, началось, бомбят Харьков».
«У меня в этот день была редакторская смена на сайте, поэтому первым делом я включила ноутбук, проверила рабочие чаты и поставила первую новость о том, что украинская воздушная оборона работает. Выдохнула. В этот же момент почувствовала, что работа с новостями дает иллюзию контроля и успокаивает.
У меня был план на случай вторжения: ехать в редакцию на Крещатик, 26. Собрала рюкзак. Положила туда, кроме документов и техники, трусы и туалетную бумагу. Потому что думала, что следующие дни домой не вернусь. Простилась с кошкой и партнером. По плану они должны были ехать к нему домой, во Львов. На входе в редакцию появились юные, но очень серьезные нацгвардейцы с автоматами. Привычный охранник на проходной поздоровался с улыбкой и сказал: «Не бойтесь, наши ВСУ дадут москалям прикурить!».
Хотя я испытывала шок и безумное удивление, что это вторжение действительно произошло, вместе с тем неожиданно пришел покой, потому что тревога последних месяцев наконец-то отпустила. Полномасштабная война действительно началась. Это уже не «если бы», «а если». Это уже здесь и сейчас.
Впервые спускалась в укрытие под редакцией. Впервые включалась в немецко-французский канал прямо оттуда.
Этот день у меня навсегда ассоциируется с ощущением своей слабости. В моей голове с началом войны я летела в самую горячую точку – освещать, работать репортером. В моей голове я оставалась в Киеве без кошки, без партнера, но с пониманием своего места. Но на самом деле, вечером, вернувшись домой, я поняла, что мне очень страшно. Больше всего пугала вероятность оккупации. Поэтому мы с партнером собрали вещи, выпили литр молока, потому что его было жаль выбрасывать и написали его бабушке, что на следующий день будем во Львове.
Весь вечер на телевизоре, который мы использовали исключительно для нефликса и плейстешна, было включено Суспільне. Это мы едва ли не впервые использовали телевизор по назначению. И точно впервые вели себя, как в американских сериалах. То есть залезли в расстеленную кровать в одежде и обуви. Смотрели обращения президента. Впереди была ночь в метро.
Больше всего я переживала за кошку, которая 8 часов в метро и 10 – в поезде не сможет ходить в туалет. Но она вела себя как самое спокойное существо в мире. Впечатления от первого ночлега в метро останутся со мной навсегда. Невероятно спокойные и человечные работницы метрополитена сразу же организовали быт для всех спустившихся под землю в поисках безопасности.
Работали туалеты, была питьевая вода. Несмотря на то, что ГСЧС сообщали, что животных в укрытие брать нельзя, множество людей пришли с собаками и котами. Все записывались в списки, в какое время им нужно наверх. Мы ночевали на метро «Вокзальная», многие ждали своих поездов. Эскалатор на подъем включали раз в час. В какой-то момент к обоим перронам подогнали пустые вагоны, там разрешили спать. Я сидела на полу, рядом – кошка, на ногах спал партнер, а я твитила новости. Это успокаивало».
Елена Ребрик – выпускающая редакторка сайта ГР, журналистка. Киев
-
- «Первым сообщением, которое я сделала утром 24 февраля, были слова: «We will never surrender. This is our home. Our land. Our nation. From now and forever there will be no forgiveness», т.е. «Это наш дом. Наша земля. Наша нация. Отныне и навсегда не будет прощения».
«Почему-то, несмотря на все мои ощущения того утра, я знала, что моими первыми словами должны быть правильные слова, чтобы не ждало нас в будущем.
Как смеете вы, чудовища?.. Первые данные о погибших, ярость разрывающая внутренности…
24 февраля у меня должен был быть выходной, это тяжелый переломный период, я готовилась к важным изменениям, к лечению и психиатрической поддержке после 7 лет очень тяжелой тревожности, панических атак и эпизодов депрессии. Я действительно чувствовала, что наконец-то готова жить и получить помощь. 24 числа я мечтала иметь спокойный и тихий день. Также вся моя семья и я только переболели ковидом, и не совсем легко. Планировала в те дни делать контрольный тест. Но, конечно, все произошло иначе.
Где-то в 6:30 мой муж разбудил меня, чем очень разозлил, потому что у меня выходной, я планировала выспаться. Следующие бессонные и ужасные три дня я постоянно пыталась прокручивать этот наш разговор в голове снова и снова, снова и снова, словно именно этот разговор виноват в том, что наша прошлая жизнь навсегда осталась позади.
«Что такое?», спрашиваю я.
«Что, что, — началось!»
«Что началось?»
«Да война. Они зашли по всем направлениям. В Киеве взрывы, посмотри на улицу, очередь на выезд из города».
Я словно из-под воды выныриваю, бросаюсь к окну, вся улица, обычно пустая в это время, в три ряда забита машинами, и именно в этот момент начинает выть сирена. Я чувствую ужас, но быстро захожу в рабочий чат и, конечно, вижу, что там несется. Я начинаю собирать рюкзак как в лихорадке, упаковываю какую-то ерунду, потом бегу в аптеку, аптечку собирать я умею лучше. Люди не в панике. Очередь в аптеку вежлива, организована, все стоят и ждут. Я скупаю лекарства и средства на рюкзак, потому что знаю, что может не быть возможности доступа к лекарствам.
Стараюсь отправить родителей в село уже в тот же день. Но отец летит на работу, несмотря на наши уговоры, потому что он ответственный: «у меня там 6 млн литров питьевой воды, это стратегический запас». Вечером он возвращается.
Когда наступает перерыв во всем, и ступор и ожидание самого страшного переполняют нас, я… иду на кухню и варю борщ. Мне вдруг показалось, что это будет зелье, какое-нибудь заклинание на защиту. Я думала о покойной бабушке, заговаривала тот борщ, он был со слезами.
Этой ночью я не буду спать, потому что буду дежурить на сайте. Следующие двое суток непрерывного написания новостей и одновременно попыток позаботиться о собственной семье. Потеря сознания, никакого укрытия рядом, взрывы, ночлег в школе. Это трудно объяснить, как на снотворных, и успокаивающих, которые я как раз начала принимать перед полномасштабным вторжением, бороться со сном. Были моменты, когда мне было все равно, что за окном (мы близко к краю Киева в сторону Ирпеня и Бучи и постоянно слышали все почти два месяца), лишь бы поспать.
Моих пожилых и больных родителей – мама фактически не ходит – я отправила в село, на дачу, а мы с мужем остались дома».
Виктория Ермолаева – ведущая ГР. Киев
«На 5:50 у меня будильник. Мне ехать на утренний эфир. Телефон начинает тихонько петь, потому что рядом спит ребенок. Я сажусь в постели, выключаю звук и в этот самый момент за окном раздается взрыв. Я не только его слышу, но чувствую. От взрывной волны пошла вибрация по полу. Проснулся только кот. Мы вдвоем смотрим в сторону окна в полной тишине.
- «Я открываю мессенджер и вижу сообщение. С полчаса назад мой друг написал: «Просыпайся. Киев бомбят».
Несколько телефонных звонков. Надо выходить в эфир. Вместо бодрых позывных «Ранкової хвилі» в эфире тишина и мой голос. Я включаюсь из дома. Еще не знаю, что родную студию я увижу в следующий раз очень не скоро».
Коллега пишет: Говори.
В этот момент я понимаю, что не сплю. Мне действительно нужно сказать людям, что началась полномасштабная война.
Я рассказываю, читаю новости, цитирую сообщения в соцсетях. И удивительно, насколько спокойно звучит мой голос. Так и должно быть. Но удивительно.
«Сварю суп», – говорит няня, которая пришла к моей дочери, – «Ты обязательно поешь»
К тому моменту я уже несколько часов включаюсь в эфир, выпила только 5 чашек кофе. Еще не скоро захочется есть. И я еще не знаю, что впереди 30 часов без сна.
День, разделивший жизнь на «до» и «после» длился бесконечно долго. А закончился упаковкой сумок, игрушек, попыткой запихнуть в переноску кота…
«Просыпайся, папа приехал, покатаемся на машинке», — это были последние слова моему ребенку перед тем, как она на долгие месяцы покинула свой дом.
В холодильнике остался только суп. Я его так и не поела».
Мирослава Станкевич — контент-менеджерка ГР. Черкассы
«24 февраля сонную утреннюю тишину разбудил телефонный звонок мамы. Она знала, что накануне у меня была вечерняя смена, так рано звонила бы в крайнем случае:
- «Доченька, не волнуйся, началась война». В ее голосе — забота, защита и странное, как для моей мамы, спокойствие. Это уже следующие дни с ней и нами случились все вещи, которые описывают психологи: отрицание, подъем, угнетение…»
Спокойным, рассудительным был только отец. В нашем присутствии. Сам же втайне пошел записываться в ТРО. Не взяли из-за возраста — 71. Очень возмутился и расстроился. Мама и папа — журналисты, поэтому на события и сообщения реагируют несколько иначе, чем родители моих сверстников».
Случилось то, во что я не верила в последнее: полномасштабное вторжение россии в Украину. Утром 24 февраля россияне обстреляли Уманщину. Снаряды разорвались в центре Умани. Один человек погиб. Была также информация о пяти травмированных. Она так и осталась бы для нас статистикой, если бы не коснулась семьи, одной из раненых была кума маминой сестры. Эта женщина работает библиотекаршей в местном лицее. В тот день она, как всегда, уходила на работу. После ранения у женщины было несколько сложных нейрохирургических операций. Стараниями местных врачей и чудом она выжила, сейчас проходит сложную реабилитацию. Это были первые гражданские жертвы российской агрессии 24 февраля в самом центре Украины.
24 февраля мы с мужем таки сложили важные документы: свои и двоих сыновей. Среди паспортов, свидетельств и прочего натолкнулась на десяток писем моих малышей к Николаю, которые каждый год мы с мужем забирали себе. В одном из них младший просил здоровья родным, а себе — ума и сладостей. В этот вечер, ночью, я прижимала его и пыталась разговорами отвлечь внимание и успокоить. Его сердце билось так часто, как никогда. Позже он объяснил, что очень боялся этого слова, что услышал в моем разговоре с бабушкой: «война».
Дети уже взрослые, поэтому сами сложили свои рюкзаки. Еще была сумка с вещами для нашего пса. Он больше всего волновался. Знал, что такое сборы – это какое-то новое путешествие: может быть что-то приятное, а может быть и море. Знакомство с морской стихией было немного неудачным, поэтому 5-летний цвергпинчер Якуб, когда слышит «на море», молнией мчится на свое место, где он законно чувствует себя в безопасности. На этот раз он почувствовал, что будет что-то еще хуже морского шторма, волновался, просился на руки, скулил.
В первые дни жители и жительницы Черкасс собирались и готовили «бандерасмузи» для отпора врагу в родном городе. В охотничьих магазинах были очереди. Мужчины выкупили все патроны и оружие. Одному из них администратор или продавец уже на улице объяснял, что не продаст ружье, потому что покупатель не имеет на это документов. Тот раздраженно доказывал свое: «Какие к черту документы, ты видишь, что делается в стране!»
Сейчас, кажется, уже привыкли к тревогам и сиренам. Так же привычно, после каждого тревожного сообщения, скороговоркой добавляем «а передохли бы вы…». А после отбоя: «Слава ВСУ!». Уже не так страшно, как было в первую ночь с сиренами, когда мы впервые спускались со своего самого высокого на первый этаж в тамбур наших соседей. К ним приехали дети и внук из Киевской области. С тремя собственными кошками и одной спасенной из закрытой квартиры подруги. Вместе было теплее и удавалось немного забыть о войне.
В какой-то из очередных тревожных вечеров спускались со своего верхнего этажа с видом на Днепр и кручи по лестнице в очередное укрытие к соседям, которые стали самыми родными людьми в доме. Уборщица в это время мыла подъезд. Под завывание сирены! По привычному ей графику. Нашу просьбу обезопаситься проигнорировала, громко переставила огромные железные ведра с водой и продолжила мыть лестницу. «Куда по помытому!» в ее исполнении, казалось, в тот момент остановило бы даже самых отбитых орков.
На пятый день войны наш шумный, при необходимости и без, пес Куба научился не подавать голос лишний раз в укрытии, по команде «чшшшш», немного привык к регулярным «пробежкам» по ступенькам в укрытие. До этого его ничто и никогда не могло заставить остановиться в необходимости «выговориться».
Сегодня, как и последние 20 из 40 моих лет я и моя семья живем в Черкассах, в родном городе на Днепре со своим Крещатиком, который, говорят, старше того, что в нашем Киеве. Вспоминаем приятные моменты из прошлого, мечтаем и строим планы. Наш сын, Дарий, последние годы готовился к нескольким решающим для него всеукраинским соревнованиям по гребле, которые должны были бы быть этим мирным летом. На днях смотрели фото в его телефоне. На одном из них, февральском, он с друзьями на байдарках на воде. Это был первый их выход на Днепр в этом году, как только тронулся лед. Еще холодно, но детям нет: они одеты и в шапках и над ними голубое небо без угроз.
Верю, что очень скоро мои дети выйдут на Днепр под таким же голубым украинским и безопасным небом. Уверена, что у наших детей будут соревнования по всем видам спорта во всех уцелевших и отстроенных украинских городах. Слава Вооруженным силам Украины, всем мужественным украинцам и украинкам».
Оля Русина – ведущая и журналистка ГР. Киев
«От взрывов на рассвете 24 февраля я не проснулась — тогда у нас на районе их было слышно еще только отдаленно. В первую минуту после пробуждения я не могла понять, почему телефон разрывается от пропущенных звонков и сообщений с вопросами о том, где я и все ли в порядке. Потом открыла новости и все поняла.
Документы и аптечку я собрала за неделю до того. Мы с сестрой пошли за водой и продуктами — в магазины уже выстраивались очереди, люди на улицах были напряжены и нервны, растеряны. До обеда в городе еще даже кое-где работали отдельные кофейни, а после обеда стали постепенно закрываться даже магазины.
- «Я взяла аптечку, документы, ноутбук и один комплект сменной одежды (на случай если придется ночевать на работе), и поехала на Крещатик 26. Добиралась в центр почти два часа — маршрутки еще ходили, но очень редко; когда уже на Крещатике заходила во двор нашего здания, над головой раздался сильный взрыв. Тогда я еще не знала, что так звучит ПВО и подскочила».
Зашла в студию, там сидел наш главный звукорежиссер – рассказал, что когда он заходил на работу, как раз включилась сирена воздушной тревоги. Сейчас он, кстати, боец Нацгвардии, потому мы с коллегами с начала войны его не видели. Так же и в семьях многих моих коллег, где мужчины или партнеры пошли на войну. В тот день наши эфиры то и дело прерывались сообщениями о том, что россияне могут бомбить правительственный квартал, и мы все спускались в бомбоубежище.
В один из этих раз я даже включалась в прямой эфир одной канадской радиостанции, стоя у входной двери (потому что там еще ловило телефонную связь, а глубже в бомбоубежище уже нет). Закончили работать в тот день на два часа раньше обычного и стали разъезжаться домой. В метро люди уже обосновались на ночлег. Помню, мне тогда в течение дня писало ужасно много знакомых и друзей иностранцев, и я просто физически не успевала всем отписывать, поэтому вечером сфотографировала эту превращенную в бомбоубежище станцию и выложила фотографию в фейсбук, дописав что-то вроде – «со мной все хорошо, я в Киеве, россия начала полномасштабную войну, вот как выглядит одна из станций столичного метро — люди здесь будут ночевать, чтобы спастись от бомбежек». Домой в следующий раз я попала не в тот же день, как планировала, а через месяц — но это уже, как говорится, другая история».
Снежана Бовкун – копирайтерка, креативная менеджерка ГР. Херсон
«Первое, что помню, как сквозь сон слышала непонятные звуки с улицы и мамин голос. Пару секунд — и слышу, что мама дрожащим голосом говорит «Юра, надо собирать документы» (которые как раз были в комнате, где я спала). Еще немного – и осознаю, что за окном что-то сильно бахает. Невольно вспоминаю речь путина, которую активно обсуждали с одногруппниками — у всех было плохое предчувствие в те дни, хотя и надеялись, что ничего не будет.
«Где-то в этот момент я уже проснулась, но не открывала глаза — не хотела. Первой осознанной мыслью было «блин, мама снова волноваться будет». В конце концов, я открыла глаза – а мама стоит рядом и говорит: «Вставай, собирайся, нас бомбят» – и голос дрожит. На фоне безостановочно бахает.
Ум был чистым, хотя сердечный ритм точно немного подскочил – это моя привычная реакция в кризисных ситуациях. Сначала я должна do my best, а потом уже плакать, охать или смеяться. Потому я спокойно встала с кровати, надела линзы и пошла собираться. Параллельно думала о бабушке, которая в ночь с 23-го на 24-е уехала из нашего Херсона в Винницкую область. Думала о парне в Сумской области, о том, как не хотелось его будить, потому что слишком рано (до сих пор удивляюсь этой мысли). Думала о подруге, которая живет в 20 километрах от Мариуполя. Думала, что, наверное, поработать за ноутбуком сегодня не получится. Сложила в сумку базовые вещи и 2 тома манги на японском — жалко было оставлять, вдруг что.
В 7 утра пошли с папой в АТБ. Закупились, простояли в очереди час. Когда возвращались домой, обратила внимание на АТБ-шную тележку какого-то мужчины с кучей памперсов для младенцев. Мысленно поблагодарила за то, что у нас нет детей дома, о которых сложно было бы заботиться во время войны.
Другие воспоминания с того дня слишком туманны. Помню только телевизор, работавший без остановки, и плакавшую маму.
В тот день было ощущение, будто я посторонний созерцатель всех этих событий. Я понимала, что это происходит со мной, моей семьей, но в то же время как будто я здесь ни при чем, это что-то нереальное. Возможно, поэтому я заснула, как всегда, быстро и до позднего утра».
Мила Мороз — контент-менеджерка, журналистка ГР. Гостомель
«За 4 дня до войны я сбросила мужу статью о возможном наступлении россиян на аэродром в Гостомеле. Я написала «прочти, но лучше утром» — чтобы он не нервничал. Он так и не прочитал, а 24 февраля проснулся в нашем доме недалеко от аэродрома от звука ни то ракеты, ни то истребителя…
Я на тот момент уже две недели, как была с дочерью на Закарпатье. Мы выехали с двумя чемоданами зимних вещей, каких-то книг, игрушек.
- «24 февраля я проснулась сама в 6 утра, совершенно случайно в этот момент меня набрала подруга. Я удивилась, а она мне в трубку: «Мила, пока ты спишь, началась война». Запомню навсегда».
В первый день я, наверное, как и многие, подверглась панике: снимала наличные деньги, заправляла машину, вынесла из супермаркета чемодан с консервами и тем пакетированным молоком, которое можно хранить не в холодильнике. Это все в перемешке со звонками и сообщениями. Как ты? Где ты? Где-то около вас бахало? Заплакала, когда мама из Днепра сказала, что слышала взрыв. Вообще так удивительно. Оказалось, что самые ценные в твоей жизни люди — это те, кто спрашивает «как ты?» в первый день войны. И о которых так же с тревогой спрашиваешь ты. Я была как натянутая струна. Вот-вот, и в слезы от обычного сообщения друга-белоруса: «Держитесь, мы с вами. Нам очень стыдно за нашу страну.
Муж выехал из Гостомеля в первый день войны. Наши соседи — 11 марта. Владелица садика, куда ходил мой ребенок, выезжала под обстрелами первой волной эвакуации. Ее дом сгорел, а в сад попал снаряд. Мама одного из друзей моей дочери рассказала, что россияне убили ее соседа.
Наш четырехлетний ребенок, к счастью, пока не услышал ни одного взрыва. Но она каждый раз плакала, как слышала сирену в приложении «Воздушная тревога». Так что однажды пришлось его удалить.
В тот месяц я часто замечала за собой какую-то аритмию в сердце. Первую неделю я вообще могла только читать телеграмм-каналы, лежать, сбрасывать донейты на армию, и немного работать (когда больше уже некому, все по подвалам ночью, а я в относительно спокойном месте). Я поняла, что моя реакция на стресс — замирать. Потому что преимущественным моим состоянием было накрыться одеялом. Казалось, это помогает.
Весь месяц оккупации Гостомеля прошел в принятии, что домой мы не вернемся. Мы до сих пор не вернулись (хотя дом уцелел), но сейчас это наш сознательный выбор. Я все еще надеюсь, что наш ребенок так и не услышит ни одного взрыва».
Марьяна Чорниевич — журналистка ГР. Киев
«Длится 9 час моего автопилота. я узнала, что такое взрыв.
коварно, на рассвете (браслет говорит — была фаза «легкого сна»).
5 утра. теплая кровать. и «бабах». я такая, глубокий выдох, что это? это оно? и сразу к окну. потом слышу еще и еще. звук, как я потом додумала, напоминал обрушение здания. когда она падает гулко и с эхом.
и думаю – как написать об этом коллегам, чтобы никого не испугать.
пишу – стираю, пишу – стираю, присылаю. выясняется – такое слышала не только я.
говорю — давай одеваться и идти. и вспоминаю — ох, у меня же голова непомыта. решаю. сначала в душ, потому что вдруг надо будет в укрытии сидеть несколько дней и как же я с немытой головой?! (вот такие мысли постигают человека, который слышит войну своими ушами).
захожу в душ и думаю — это будет прикол, если сейчас воду отключат, или еще что. но ничего, надену несколько шапок и не простужусь.
слышу еще несколько «гуп», «гуп».
беру паспорта, деньги и думаю – надо на улицу, надо на улицу.
куда там — не знаю, потому что ближайшее укрытие одно на многие дома. но мысль одна – на улицу.
душ, собираюсь, документы почти молча. дышу — через раз.
в конце концов раздается сигнал тревоги. идти не идти. идти не идти. решаем пока не уходить.
власти говорят — пока не услышите продолжительный сигнал тревоги — оставайтесь в домах.
все началось в 5 утра. оккупанты действуют по-кагэбистски.
на следующую ночь у нас сбили ракету «Искандер». с тех пор, с 25 февраля и до 9 апреля мы ночевали в подвале своего дома».
Настя Горпинченко — журналистка, ведущая, корреспондентка ГР. Утром 24 февраля была с рабочей поездкой на Донбассе
«В течение почти месяца перед полномасштабной войной я была на Донбассе. Мы с коллегами из Восток SOS работали в городах и селах вблизи линии фронта. Местные в населенных пунктах, по которым уже долгое время не прилетало, рассказывали, что их снова обстреливают, обстреливают так, что те вспоминают 2014-2015 годы. Чувствовалось, что что-то начнется, однако я, кажется, не верила в это вплоть до утра 24 февраля. Не верила и не имела никакого плана.
24 февраля я просыпаюсь от телефонного звонка в 5:20. Звонит телефон коллеги. Я слышу только:
– Костя, началась война. «Грады» работают по всей линии фронта. Собирайтесь.
Я встаю и начинаю собирать вещи. Их немного. Мы планировали, что командировка будет всего на неделю, поэтому у меня с собой небольшой рюкзак и немного техники.
До этого каждый вечер мы паковали рюкзаки, чтобы в случае чего не тратить время на сборы. На этот раз, по иронии судьбы, решили не делать этого, накануне вечером многие шутили о «сегодня точно начнется», постирали почти все вещи, долго говорили и легли спать только около 2:00 или 3:00.
А в 5:20 очнулись.
«Я боялась позвонить маме, не хотела испугать ее, а уже набрав поняла, что не могу сказать: «Ма, началась война», потому что это кажется как-то слишком для первой фразы в 5 утра, поэтому мозг выдает прочитанное на УП заголовок: «Путин объявил о проведении военной операции». Ма, собери вещи и документы. Мы сейчас будем уезжать из Северодонецка. У меня все в порядке».
Дальше последуют нервные шутки и «не забудь взять гитару». Мы уже знаем, что колонна российской техники прошла границу и вошла в Луганскую область. Поэтому где-то фоном у меня висит «а если мы сейчас будем ехать, а на встречу — российские танки», но все спокойно. Новую реальность выдают только очереди на заправках и хаос на дороге. Я почти не нервничаю, потому что я с теми, с кем, как оказывается не страшно оказаться в любой *опе, не страшно встретить войну.
По дороге говорим с мамой. Она в Ахтырке Сумской области. Говорит, вещи собрала, но никуда не поедет. Ахтырку обстреливают. Мы договариваемся созваниваться каждые два часа, чтобы знать, что обе целы.
Дальше будут почти сутки в пути в Обухов, там будут ждать остальные коллеги, чтобы вместе ехать на Западную. Потом еще трое суток и одна авария будет отделять нас всех от временной остановки в Ужгороде. Я останусь там на месяц».
Руслана Кравченко — ведущая аудионовостей на ГР. Буча
«В ночь на 24 февраля я спала видимо около часа. У дочери через три дня — пятилетие и я решила подтянуть все приготовления. Особенно подарок: мы заказали ей большой кукольный дом, а он пришел разобранным. Это была наша с мужем предвоенная ежедневная «забава» — собрать детали вместе, пока дочь в садике или спит. Мы складывали и часто говорили о войне. Что, в случае наступления, в Буче оставаться нельзя, ведь поселок Гостомель от нас в каких-то 5 километрах. А в Гостомеле аэродром. Как мы считали, самый неподготовленный к обороне среди всех столичных. Это мы видели, когда ездили смотреть, как взлетает «Мрія». Большая и величественная машина, которую, казалось, невозможно уничтожить.
Тогда я не успела дособирать тот кукольный дом, пошла спать. Я даже не открыла новостную ленту, хотя делаю это всегда перед сном и как просыпаюсь. Всегда с 2014 года. Потом подумалось: «Утром просмотрю, что там до утра может случиться». На часах уже было утро, 5 часов. А в Гостомеле уже садился вражеский десант, где-то в стране звучали звуки взрывов, работала противовоздушная оборона. Сейчас мне кажется, что я слышала какие-то странные звуки, но не обратила на них внимание. Проспала я около часа и в 6 утра у мужа зазвонил телефон. Мне сначала подумалось, что это будильник. Несколько раз я даже выключила звонок нашего соседа из дома. Затем встал муж, взял трубку.
«Я сразу поняла, что что-то произошло, но сначала не могла поверить, что началась война. Муж был, как всегда, спокоен. Меня, напротив, сковал страх и отчаяние. Ребенок спал. Соседний Гостомель уже взрывался. Мы стали собирать вещи».
Пожалуй, как и все, я сложила в сумку нечто совсем ненужное и не первоочередное. Много важного, напротив, не взяла. Тогда совсем не думалось о вещах. Мне хотелось оставаться в Буче. Я говорила, что может через несколько дней все пройдет. Муж стоял на своем: «Я отвезу вас в безопасное место». Я еще сопротивлялась и говорила, что в Буче безопасно. Кому нужен этот маленький красивый пригород Киева?
Даже если россияне из Гостомеля все же смогут выйти в Киев, то Буча позади… Но нет, этого не будет!
Через час мы ехали в машине. Ребенку, конечно, не говорили о войне. Первые дни, кажется, она ничего не понимала. А только, проснувшись в свой день рождения, сначала спросила: «Мы не дома, потому что дома война?».
24 февраля я мысленно простилась со своим домом. А несколько дней назад мы вернулись в нашу Бучу. Мы ехали по той улице смерти — Яблунской, и не могли сдержать слез. Наш дом уцелел, но очень большой ценой мирных жителей тихого пригорода».
Виола Бурда, шеф-редакторка новостей Громадського радіо. Киев
«Я была тем человеком, который до 5 утра 24 февраля не верил, что будет война. Потому что любой сознательный человек понимает, что это безумие. Я не собирала тревожный чемодан, я не инструктировала ребенка. В редакции мы договорились, что, если ночью начнется война, первый, кто это понял, звонит главной редакторке, главной продюсерке и мне. У моего ребенка 25 февраля день рождения и попутно я думала, как организовать ему праздник. Когда путин выступал 21 февраля, я сказала: он завуалированно объявил Украине войну. Но прямо он ничего не сказал, поэтому оставались вопросы: когда? и, может быть, это еще не война?
23 февраля вечером я написала в редакционный чат, что 24 февраля в 5 утра собирается Совбез ООН и стоит наверняка проснуться и послушать. Коллеги пошутили, мол, Виола, ты что, Совбез — это про поговорить, спи.
- «24 февраля я очнулась в 5:06. От первого взрыва. Это ощущение, когда ты еще не открыла глаза, а осознание реальности навалилось всем весом. Это война и это факт».
Я вскочила. Схватила рюкзак и забросила деньги, документы свои, детей еще что-то. 3 минуты — тревожный чемодан собран. Открыла чат – куча пропущенных мной звонков, сообщений, коллеги пытались сориентироваться сразу во всем – и что мы пишем на сайте, и как мы говорим на радио, и что делает каждый из нас – уезжает из своего города, остается, и будет ли работать транспорт…
Самое интересное, что тревожные члены моей семьи — младший сын и мама — спали и не слышали взрыва. Я сидела на полу на кухне, там же стоял собранный рюкзак, полшестого утра: «горит аэропорт Борисполь». Горят другие аэропорты. Я сейчас не могу даже вспомнить эту хронологию событий, казалось, что горит все вокруг, а я сижу в тихой квартире, где все спят. Около 9 утра проснулся младший сын: «Что вы меня не разбудили, я школу проспал, я что, в школу не иду сегодня?». Я не нашла ничего лучшего, чем сказать без лишних приготовлений: «Никто никуда не идет. Война началась. На нас напала россия». И дня рождения тоже не будет.
Сейчас он постоянно в разговорах возвращается к тому дню и я понимаю, что шокировала его. Но у меня не было опыта, и никто не знал, как сказать 12-летнему подростку о войне. Тогда я последний день съездила на Крещатик на работу, нужно было понять, как мы работаем прямо сейчас, помочь где-то, по-моему, даже мы с Анастасией Багаликой провели часовой эфир. А дальше я практически ничего не помню, потому что последующие пару недель словно слились в один день. Помню, что вечером у меня было ощущение, будто я за день прожила какую-то одну отдельную жизнь. И после этого дня я однозначно стала крепче».
«11 дней спустя я все еще не разворачивала камеру в режим селфи. Я боялась увидеть себя на фото. На одиннадцатый день я сделала первое с начала полномасштабной войны селфи — сидя там же, в кухне, на полу».
Юлия Винник, корреспондентка ГР. Николаев
«24 февраля я проснулась в 5 утра от звука истребителя, пролетевшего над нашей многоэтажкой. Рабочие чаты просто один за другим взрывались от сообщений. Сначала я не поняла, что это действительно происходит, но потом стало все ясно.
Через несколько часов я вышла на улицу, посмотреть, что происходит: большие очереди на АЗС машин, людей стояло немало возле банкоматов и супермаркетов. Я родом из Славянска, подобный опыт пережила в 2014 году. Мне казалось важным остаться дома и выполнять свою работу.
В тот день я узнала, что большинство моих знакомых и друзей уехали. Это откровенно подавляло, потому что сразу почувствовала себя один на один с чем-то неизвестным. Общая атмосфера в городе была тогда — хаос. В центр выбраться было уже проблематично, поэтому мой район совмещал с центром Ингульский мост. Мы решили в редакции «0512.ua», что будем делать основные месседжи в Telegram и пытаться писать круглосуточно.
Я помню, что в тот день перестирала одежду и закупила продукты, потому что боялась, что отключат коммуникации. Ночью стало ясно, что писать круглосуточно тяжело новости, потому что журналист тоже человек, организм в стрессе, очень хотелось постоянно спать.
Моей кроватью был каремат и покрывало в ванной. В ванной мы с кошкой нормально вдвоем помещались. 3 ночи мы так провели. Очень болела спина. Мы работаем дистанционно и дежурим на ленте. Это очень удобно и помогает эмоционально не выгореть.
Следующие дни войны изменили мое решение о дальнейшем пребывании в Николаеве. Потому что этажом ниже попал снаряд к соседу. Это было 26 февраля. Снаряд упал тихо, огонь случайно увидели соседи и сами потушили. Тогда пришла такая мысль: я не справлюсь одна, психологически. Потому что муж — военнослужащий 79-й бригады. Перед войной должна была закончиться их ротация, но он вместе с побратимами бьется за нашу свободу.
Я уехала импульсивно, быстро собрала вещи, взяла кошку и вышла на автостоп. Мне повезло. Сначала меня подобрал таксист и согласился за 1000 гривен увезти в соседний город. Потом мне попался водитель, который довез в пункт назначения и не взял ни копейки, хотя я настаивала.
13 марта мне позвонила соседка, сообщила, что в квартиру попал снаряд. Моя квартира больше всего пострадала из нашего дома. Снаряд полностью выбил окно, обломки повредили стены, потолок, мебель и технику. Мне просто повезло, что меня не было.
Пока я живу третий месяц как ВПЛ у родителей подруги. Рядом с друзья, — откровенно это спасает и вдохновляет. Долгое время я не знала, где брать темы для сюжетов, что делать, как себя держать в руках. А потом мы с подругой начали волонтерить — плести сетки и собирать мелочи для подразделения моего мужа. Помогать кому-то очень отвлекает, появляется вдохновение для создания сюжетов. Поэтому верю в Победу всем сердцем!»
Анна Прокопенко, корреспондентка ГР. Мариуполь
«Вечером 23-го мы съездили в гипермаркет, купили кое-что для обустройства квартиры. Погуляли — было солнечно и тепло. Пили чай из ярко желтых бабушкиных чашек, которые я очень люблю, но редко вытаскивала из шкафчика. Потом уехали к родителям, пили вино и много смеялись.
Утром 24-го мы с сестрой собирались на пробежку у моря. Рано проснулась, увидела за окном дождь, зашла в мессенджер, чтобы написать сестре, что погода плохая. Увидела множество сообщений от коллег из других городов. Все писали, что их бомбят. В моих редакциях с востока были только я и коллеги из Луганской области. Но писали о бомбардировках не мы. Писали север, юг, запад. Я не поверила. Потом редактор написала, что все сегодняшние рабочие планы отменяются.
Я привыкла, что мы давно живем рядом с боевыми действиями. Но теперь стало не по себе. Обзванивала родственников, старалась не плакать в трубку, чтобы их не огорчать. Маму отпустили с работы, она пришла меня обнять. В ее объятиях расплакалась.
Дальше как в тумане — упаковка тревожных рюкзаков, бесконечные очереди на заправках, беготня в поисках продуктов, питьевой воды и детской смеси для малыша подруги. И взрывы. Громкие взрывы по окрестностям.
Когда под звуки градов включалась в эфир Громадського радио, бежала с последними рыбными консервами к себе на шестой этаж. Дыхание сбивалось, и ведущие подумали, что я очень испугалась. Но тогда я просто бежала и потому запыхалась. А вот по настоящему испугалась, и поняла, что это не «побахают пару дней и перестанут», уже через пару дней… И каждый день становилось все хуже».
Валентина Троян, ведущая, редакторка региональной службы. Киев
«24 февраля, как и все киевляне, я очнулась от взрывов. Не вспомню точное время, но около пяти. С собранными рюкзаками с мужем и ребенком переместились в коридор. Я принялась мониторить сайты, Telegram-каналы, но не решалась писать коллегам в рабочий чат. За несколько дней до, я, скажем так, настолько замучала коллег, которые вежливо выслушивали мои размышления о войне, что в тот день, я решила замолчать. Вот такой несвоевременный цензор проснулся во мне утром 24-го. И когда коллеги начали писать в чат, я также присоединилась. И мы вместе начали мониторить ситуацию и рассуждать, как будем работать дальше.
В то утро я шла на работу пешком. На улицах были пробки и очереди. Большинство магазинов закрыто. Отметила, что это хороший сигнал — владельцы осознают угрозу и не подвергают работников опасности. Это вам не Луганск 2014-го, когда коммунальщики под обстрелами поливают розы, люди спешат на работу и чувствуют себя виноватыми, потому что из-за этих обстрелов опаздывают. У работодателей реально не было алгоритма действий. И это при том, что социальное напряжение росло несколько месяцев.
Но ведь у нас на Громадському радіо этот план был. И было понимание, что безопасность — это главное.
В тот день никто не растерялся — работу переформатировали, потребности друг друга, семейные обстоятельства учли. И хотя нас конкретно так разбросало по стране и за ее пределами, эфир ГР не прекращался ни на день.
На днях коллега Анастасия Багалика спросила, какие изменения в моих ощущениях и взглядах произошли за эти три месяца.
Самое главное — это мое отношение к украинским бойцам. Выезжая с оккупированной территории в 2014-м я видела украинских бойцов и мне было их жаль. Хотелось обнять, поблагодарить и попросить беречь себя. Но ведь 24 февраля это уже было такое безумное уважение, любовь и такая вера… Я не думала, что можно иметь столь сильные ощущения к армии своей страны. А с другой стороны, это естественно, потому что благодаря ей я пишу этот текст в своем втором доме, в Киеве».
Підтримуйте Громадське радіо на Patreon, а також встановлюйте наш додаток:
якщо у вас Android
якщо у вас iOS
