Фото: Фейсбук Оксаны Очкуровой
Оксана Очкурова до 2014 года жила в Стаханове Луганской области. Сейчас этому городу вернули прежнее название — Кадиевка.
Оксана работала во Дворце культуры им. Горького.
В 2014 году, когда в городе начался вооруженный конфликт, она вместе с семьей уехала в Старобельск, где с другими переселенцами основала общественную организацию «Центр спільного розвитку «Дієва громада».
Оксана говорит, когда в городе начались еще мирные митинги и акции протеста, она в них не участвовала, так как незадолго до того ушла в декретный отпуск:
«Я видела эти многотысячные митинги. В моем сознании тогда шок был от всего увиденного. Я не понимала, как легко большое количество людей может загораться как будто от спички — так легко было заводить эту аудиторию, как легко было собрать такое количество людей с призывами об отделении, о федерализации (я слышала эти призывы)».
Когда стало понятно, что так называемый референдум все-таки будет, его организаторы начали обзванивать всех, кто мог бы помочь в его проведении.
«Я уже была в декретном отпуске и весной 2014 года, когда только начинались эти заварушки, я не буду говорить кто, но ко мне обращались мои старые знакомые за помощью в организации« референдума». Говорят, нам нужно будет на машине проехаться, в рупор говорить, приглашать людей на этот «референдум», «Давай, помоги нам!» Я говорю: «Вы что, я такими вещами заниматься не буду, эти вопросы не ко мне».
Дворец культуры имени Горького, где работала Оксана, сыграл свою роль в пропаганде и привлечении местных в так называемое ополчение:
«В этой палатке дежурили люди, которых и я хорошо знала по долгу своей работы — афганцы, чернобыльцы, с которыми мы плотно сотрудничали в рамках проведения тех или иных мероприятий. И все это было на виду: здесь исполком, здесь — Дворец культуры, площадь с палаткой. Все это было рядом. И сами большие митинги организовывались как раз на ступеньках нашего Дворца культуры».
А еще именно во Дворце культуры начали проводить церемонии прощания с погибшими боевиками. Эта традиция сохраняется и сейчас.
Вспоминая то время, Оксана говорит: была растеряна и испугана. Идеи федерализации или сепаратизма не поддерживала. Но и не верила, что Россия, которую большинство горожан считали и, кстати, считают дружественной страной, нападет на Украину и украинцев.
«Мы смотрели на это все с каким-то шоком. Неверие. Непонимание. Не могли спрогнозировать, чем это все закончится. Так прошла весна — когда собиралась многотысячная толпа на нашей центральной площади. Пришло лето и я четко помню, когда в июле стало вдруг так пусто, так пустынно, что наш город напоминал постапокалиптические фильмы», — рассказывает Оксана.
И это при том, что Стаханов не был на линии фронта. Наибольшие разрушения претерпел соседний Первомайск. Но из Стаханова люди ехали заранее — так были уверены: после освобождения Первомайска украинская армия будет освобождать Ирмино, а затем — Стаханов. Соответственно, бои на улицах родного города неизбежны.
«Нет машин, людей — вообще ничего нет. На тот момент моему младшему ребенку было семь месяцев. В августе 2014 года нужно было ехать в больницу. Мы поехали в больницу и нам сказали, что, к сожалению, мы не можем ни положить ребенка, ни предоставить какое-то лечение, потому что все места в больнице были забронированы для ополченцев. Воды нет, медикаментов — нет, поэтому лечитесь, как хотите», — вспоминает женщина.
Над городом появились самолеты. Оксана вспоминает, как один из них выбросил тепловые ловушки. Но горожане были уверены: это украинская армия сбрасывает на них фосфорные бомбы.
«После этого мой старший сын, которому было 16 лет, сказал: «Все, собираемся!». Я была настолько неподвижна в тот момент. Я не знала, что можно собрать. Трое детей, дом, огород посажен. Я собираюсь консервировать огурцы, помидоры. Что собирать? Как собирать? Насколько собирать? Все это было непонятно. Но, со всем этим мы собрались, нам было куда ехать. Моя мама жила в Старобельске. Мы сели на свою машину и уехали».
Примерно двадцать блокпостов проехала семья Оксаны Очкуровой, чтобы попасть в Старобельск. Там стояли вооруженные люди, но без надлежащей экипировки.
«И мое такое яркое впечатление — когда мы ехали по оккупированной территории, нас остановили военные и сказали: «Добрый день! Куда едите, куда направляетесь?». Мы сказали, куда едем, куда направляемся. Нам сказали: «Пожалуйста, откройте в машине окна». Мы говорим: «Для чего?». Жара, было много сельских дорог, по которым пыль поднималась. А нам говорят: «Летают самолеты, вы так услышите. Если будет бомбежка, вы услышите и поймете, что нужно ехать быстрее, или вправо, или — влево». Мы, конечно, очень удивились: как могут помочь открытые окна, если тебя будут с воздуха бомбить».
Но эти знания Оксане не понадобились — они спокойно выехали на подконтрольную Украине территорию, где пообщались и с солдатом украинской армии.
«В Лисичанске. Я до сих пор помню этот блокпост, который был в остановке. К нам подходит молодой человек — 18-20 лет, может быть и старше, но выглядел он очень молодым, немного старше моего старшего сына. Он был еще не экипированным. Какая-то обычная обувь на нем была. Он подходит, спрашивает откуда и куда мы едем. Мы все объясняем, документы показываем, а он смотрит и говорит: «Ой, у вас в машине есть дети. Подождите!». Побежал куда-то. Возвращается и дает мне горсть конфет. И вот это впечатление мое… Я сижу и рыдаю над этими конфетами. Мне стало настолько спокойно, что я смогла пересечь линию разграничения и получила конфеты на украинской территории».
Решиться уехать было трудно. И не только Оксане. Пропагандисты рассказывали о фильтрационных лагерях для тех, кто приехал с оккупированных территорий, об изнасилованиях и ограблениях.
«Решиться уехать было страшно. На тот момент ходило много разных слухов о том, как люди уезжали, что машины забирают, женщин насилуют, детей куда-то ведут. Переступить через это было нереально страшно. Когда ты пересекаешь границу и понимаешь, что ты благополучно выехал и ничего с тобой не произошло, приходит облегчение и понимание, что нужно было ехать и раньше, и не стоит бояться».
Семья Оксаны выехала из Стаханова 4 августа 2014 года. С тех пор в городе резко уменьшилось людей — кто-то уехал, кто-то — лишний раз не выходил из дома.
«Заехали отрядами ополченцы, когда начали появляться на улицах города казаки в шапках, с крестами на голове. И наш отель на автовокзале — там постоянно было слышно бряцание оружия. Мои знакомые живут на автовокзале. Говорят, очень страшно, когда разгружают оружие, складывают. Мы же понимаем, что оно будет использоваться не для бутафории, а куда-то и в кого-то оно будет стрелять, это оружие».
Оксана собрала только летние вещи, которые могли понадобиться ей и детям в ближайшее время. А за зимними приехала осенью — в начале ноября — на неделю, чтобы закопать виноград и подготовить огород к зиме.
«Эту неделю я думала — оставаться мне здесь или ехать назад, потому что по сути в Старобельске еще ничего не было. Мы жили у мамы. Конечно, это безопасное место, но это не мой родной дом, за которым я скучала. И эту неделю я думала и решала, где лучше, как лучше — в родном доме с запасом продуктов в подвале, которые мы подготовили — как-то переживем, потому что в 2014 году еще была надежда, что все это вот-вот закончится. Ум все-таки победил. Пять дней мы там побыли и вернулись в Старобельск.
Безусловно, ключи мы сохраняем. Хорошо, что наш дом не разграблен, родственники за ним ухаживают. Ключи сохраняем, как и все переселенцы и надежду на то, что когда-то мы туда вернемся.
Сейчас это сложный вопрос. Я долго об этом думала и размышляла. Поскольку я работала в общественном секторе, я думала, что вернусь с позиции врача, того человека, который будет лечить, восстанавливать, исправлять ситуацию. Сейчас это желание все дальше откладывается и откладывается. То есть смогу ли я, хватит ли моих сил душевных и физических, чтобы это все лечить. Я не знаю. Это вопрос. Но то, что я хочу вернуться… Потому что там все-таки родственники, могилы родственников. Там дом. Может быть, в качестве гостя, но я все равно туда приеду. Пусть там будет украинский флаг».
Читайте также: Трижды в сутки стреляли. Ежедневно. Из тяжелой артиллерии. Почти ни один дом не уцелел — переселенец из Первомайска о 2014-м