От Антарктиды до обороны Киева: история гидробиолога Евгения Дикого
Интервью
Ученый Евгений Дикий не думал, что у него есть большие шансы пережить бои за Киев. Это была «шикарная партизанщина: полувойна, полуМайдан», — вспоминает он.
Ведущие1
Гости1
Фото Марьяны Чорниевич
Евгений Дикий, ветеран войны на Донбассе, сидит в нашей киевской студии и вспоминает свои впечатления об Антарктиде.
Антарктида
Евгений Савватеев: Опишите, пожалуйста, что это такое — быть в Антарктиде.
Евгений Дикий: Это, во-первых, абсолютно другие краски. Это вот целый мир, который вообще нарисован без единого, скажем, тёплого цвета: красного, жёлтого, оранжевого. Там вот этого всего нет. Ну, иногда вкрапления, там красный носик пингвина, например. Кстати, именно поэтому комбезы, например, оранжевые обычно используют или красные. Они там очень действительно резко выделяются, их видно за километры.
Зато вот холодные цвета, вот палитра от белого до синего, вот не 50 оттенков, а 550. Все возможные варианты этого белого, бирюзового, голубого, ярко-синего. Это вот тема снега и льда, вот и черные скалы. То есть мир написан абсолютно такой ограниченной палитрой, но зато с сотнями оттенков этой палитры.
Евгений Дикий — гидробиолог, кандидат биологических наук. Преподавал на кафедре экологии Киевского педуниверситета. Был старшим научным сотрудником в Академии наук. А в 2018-м году Евгений Дикий становится директором украинского антарктического центра.
Евгений Дикий: Я это называю эффект эдемского сада. Мир, в котором ни одна живая тварь не боится человека. Там уже выросли поколения животных, которые видели хомосапиенс только в варианте или учёные, или туристы под хорошим сопровождением. И получается, там выросли поколения зверей и птиц, которые вообще не знают, что вот это двуногая, это угроза. Что это на самом деле самый страшный хищник на Земле, который уничтожил массу видов. А они наоборот, они знают, что от этого точно никакой угрозы нет, можно вообще не реагировать.
То есть на тебя там или не реагируют, или реагируют с любопытством. Например, пингвины Адели как-то вот так обступили, стали дёргать за штаны, что это за новый объект непонятный, шнурки развязали. Там тюлени, например, просто ноль на массу, вообще, кроме морских котиков. А морские котики ещё и агрессивные бывают. То есть оно на тебя ещё и гавкает: «Что ты на мою территорию пришёл, вали отсюда».
Ну, то есть, конечно, вот этот эффект. Конечно, я бы очень дорого бы дал за то, чтобы когда-то вся наша планета стала такой. Где человека можно не бояться, где вся живность выросла с тем, что человек это не угроза, а просто часть ландшафта. Так что Антарктида в этом плане, конечно, уникальная. И даже тишина там другая.
На станции Вернадский, которая досталась Украине от Британии, может размещаться одномоментно до 24 человек. Одна смена проводит там 12 месяцев.
Евгений Савватеев: Как они там живут? Как устроен быт?
Евгений Дикий: Может помните, у Толкина во «Властелине колец», самое первое произведение «Хоббит» там начинается с того, что там нора была непростая, земляная. Нора была хоббитчая, а значит благоустроенная. Так вот, собственно, мы получили вот такую хоббитчую, благоустроенную нору. Британская станция, она маленькая, но на ней есть все. Начиная от спальных кубриков, продолжая лабораториями, офисами, там столовка, естественно, кухня полностью оборудованная, морозилки, холодилки, все что надо. И оканчивая даже маленьким баром.
Да, он размером примерно вот как, ну вот эти наши студии, вот эта комната и соседняя операторская вместе. Но это вот такой крохотный мини-британский паб. Со всем, что надо: стоечка, дартс, бильярд. Но, кстати, мы его и усовершенствовали, этот бар. Он так и называется «Бар Фарадей».
То есть станцию-то переименовали, а бар оставили. Так вот, он, конечно, британский паб. Но, как положено в британском пабе, британцы туда привозили все казенное с материка. А украинцы в одну из самых еще первых экспедиций, они в далекие 90-е, вот привезли самогонный аппарат. И поэтому мы теперь единственный бар в Антарктиде, в котором можно попробовать именно хоуммейд антарктическую выпивку.
Читайте также: Я назвала наш экипаж «Харон», мы возили раненых через реку — Катерина Приймак
Вильнюсский протест
Зима 1991-го года. Вильнюс. Группа активистов в разгар противостояния с советской властью захватывает и удерживает здание литовского Сейма. Среди протестующих в здании парламента есть и группа молодёжи с Украины.
Евгений Савватеев: Как вы там жили?
Евгений Дикий: В спальниках, на ковриках. Несколько ночей, в частности, даже под столом у премьер-министра Вагнериса. Потом уже немножко более… Потом все-таки разделили рабочие кабинеты и кабинеты, где жили добровольцы. Часть рабочих кабинетов просто уплотнили, а часть превратили в такие, аля, мини спальни-казармы.
Йонас Гечас, тогдашний начальник штаба обороны литовского сейма, он просто показал нам, например, штабеля с канистрами с бензином, сложенные по разным краям, скажем по разным углам сейма. И объяснил, что, но вот если будет штурм как бы, то скорее всего, это все просто сразу загорится и взорвется. И как бы вместе с оккупантами погибнем. Шансов убежать будет немного. И он честно сказал, он сам военный, майор советской армии, сказал, что мы можем продержаться наверное минут 40.
В 1991 году Евгений Дикий — студент из Киева, защищающий независимость Литвы. Спустя чуть более 30 лет он услышит похожий прогноз — дескать, столица Украины будет взята за три дня.
Евгений Дикий: Но когда в итоге оказалось, что литовцы не только не разбежались, а наоборот их набежало гораздо больше, и, то есть, что нужно именно подавлять по-страшному, ну все-таки вот на это тогда Горбачева не хватило.
Евгений Савватеев: С кем вы тогда познакомились из таких людей, которые на вас повлияли?
Евгений Дикий: Ну, разумеется, Ландсбергис, тогдашний лидер Саюдиса и вообще борьбы Литвы за независимость.
Автор: Саюдис — это движение за выход Литвы из состава Советского Союза.
Евгений Дикий: Ну, а из тех, с кем пришлось общаться, ну так уже гораздо более по-простому, Аудрюс Буткявичюс, тогдашний первый министр обороны Литвы, которому тогда было 30 лет. Понятно, что для нас студентов он казался очень взрослым, а на самом-то деле молодой парень.
Я помню как мы с ним ночью сидели перед нашей присягой. Вот в ночь на 27 января. И переводили текст присяги. Вот Аудрюс переводил с литовского на русский, а я с русского на украинский. И вот в итоге отряд уже присягал по-украински.
Евгений Савватеев: Была интересная история о том, как ваши друзья собирали деньги…
Евгений Дикий: Да. Дело в том, что те, кто ехал чуть позже меня, то есть я буквально сорвался, вот ребята собирали деньги. И когда вот двое парней из тогдашнего Киевского педагогического института, тогда еще имени Горького, вот сейчас Педуниверситет Драгоманова, когда они ехали вслед за мной… К этому моменту у них накопилась как раз очень круглая сумма. Вот они насобирали до 10 тысяч советских рублей. Ну, кто помнит те времена до 10 тысяч — это автомобиль «Волга». И вот с таким кейсом, старые такие вот эти вот древние советские кейсы, с которыми все инженеры ходили. В нем 10 тысяч советских рублей.
И вот им вечером идти на поезд. Они днем сдают еще последние экзамены. И вот прям во время экзамена кейс случайно падает на пол и открывается. Вот сидят два абсолютно офигевших преподавателя, вот видят эту гору, реально, денег. Говорят: «ребята, а что это вообще?» Ну, тут уже ничего не остается ребятам и они прямо говорят: «А мы вот прямо отсюда с вашего экзамена в Вильнюс едем. Это, вот, деньги собранные для литовцев». И эти два преподавателя, молча, ни слова не говоря, достают по 25 рублей каждый. Кладут сверху. Вот так ребята привезли 10 тысяч 50 рублей.
Первая в жизни война
Автор: Первая война Евгения Дикого — это 1995-й год, первая Чеченская. На ней он был волонтером. Или как тогда говорили «гуманитарщиком»
Евгений Савватеев: Что вы видели?
Евгений Дикий: Например, как выглядит сельский рынок после того, как по нему отбомбились. Вот сельский рынок в выходной день, по которому взяли и просто отработали кассетными бомбами. Вот и мы не просто это видели, мы помогали собирать в мешки то, что осталось. И много другого подобного. Мы видели рашизм как он есть. Вот поэтому для меня, например, никакие события в Буче абсолютно не стали… Ну да, это очень больно, это очень грустно, что такое случилось, но не удивило меня это ни на секунду. Потому что, извините, но я уже тогда видел Самашки, вот где творили абсолютно то же самое.
Село Самашки, да, которое зачистили именно до последнего жителя, женщин, детей, всех. Мы насмотрелись этого всего еще в 95-м, поэтому, лично у меня, иллюзий про Россию и рашистов как-то с тех пор уже не было.
Евгений Савватеев: Вот вы вот сказали, к 27 годам вы много всего повидали. Как ваши родители реагировали?
Евгений Дикий: Ну, отца я практически не помню. Вот он умер, когда мне было 15, но мы еще и вместе не жили, то есть с моего раннего детства, вот. А меня воспитывала одна мама, вот, причём один ребенок у мамы, поздний ребенок. Сами можете себе представить, насколько, так сказать, как там, на самом деле, насколько эгоистичное существо можно так вырастить. Мама, на самом деле, конечно, забаловала по-страшному, но царство ей небесное, спасибо ей громадное за все. Но в частности, громадное ей спасибо за то, что она очень с пониманием к этому всему относилась.
В частности, когда я пришел вот тогда с митинга 14 января 1991 и сказал о том, что я через день еду в Вильнюс. Была такая долгая-долгая пауза. Мама, так сказать, видимо, считала в уме до 10, вот, а потом так спокойным голосом: «Так, во-первых, ты повязки накладывать умеешь? Вот, давай я покажу, как повязки накладывать, давай тебе там… Так, ты понимаешь, что там гораздо холоднее, чем в Киеве, давай тебе соберем все теплое». Ну и потом, уже очень потом, не через один год, я от ее близкой подруги узнал, что мама, вообще-то, пока мы были в Вильнюсе, перенесла сердечный приступ. После одного из выпусков новостей.
И я уже потом, через очень много лет, уже совсем реально взрослым, я у нее спросил: «Мам, вот как ты тогда?» Говорит: «Понимаешь, ну, конечно, мне было жутко страшно. Но ты же понимаешь, что если бы мне было 17, я бы точно так же собрала рюкзак и поехала. Так что я могла тебе сказать?».
Слушайте также: Правозащитник с оружием в руках: история Константина Реуцкого
Майдан
Автор: Евгений Дикий был одним из тех людей, кого Евромайдан 2014 года не застал врасплох. Я прошу его вспомнить Майдан 2014 года, финальные трагичные дни.
Евгений Дикий: Например, никогда не забуду, вот именно Институтская. Сверху с крыши стреляют беркутовский снайпер. Вот кто-то в толпе валится, кого-то выносят. Рядом горят уже ментовские автозаки вот эти вот, уже так хорошо, причём так горят. Вот, ребята из «Правого сектора» вылазят на крышу, чтобы сбросить сразу этих ОМОНовских снайперов. А вот посреди всего этого, на таком балкончике, который даже не балкончик, а такая приступочка на первом этаже одного из этих вот больших таких сталинских красивых домов на Печерске, стоит музыкант с шотландской волынкой. И на этой шотландской волынке наяривает боевые марши.
Потом, конечно, я помню этот момент именно обвала, катастрофы, то есть когда пошла уже именно паника. Когда просто, ну, народ сломался, ну потому что, да, всё-таки как-то трудно, когда у тебя деревянные щиты, а по тебе стреляют вот из огнестрела. Вот, и вот тут у меня сработали всё-таки то, что у меня, мягко говоря, не первая, скажем, критическая ситуация в жизни. Я всё-таки кое-чего в жизни уже видел. Поэтому я отлично знаю, что вот самый страшный момент — это когда начинается паника. Когда свои же могут случайно сбить с ног, затоптать, вот эта вот бегущая толпа, это очень херово.
Мы хотели даже там ещё одну линию баррикад сделать, даже несколько троллейбусов для этого туда подтянули. А у нас уже не хватило ни одного коктейля, чтобы их поджечь. Ну, а без огня эта баррикада уже не работает. Так что вандалом жгущим троллейбусы мне так и не пришлось стать. Ну и вот мы тогда организованно отступили сначала на Бессарабку. А потом с Бессарабки вернулись, собственно, на Майдан.
Вот к вечеру 18-го народ начал приносить первые охотничьи карабины. Вот, потому что уже у нас была куча двухсотых. Вот реально уже пара десятков людей к тому моменту именно погибло, и мы это видели. Много десятков было тяжело раненых. Ну, соответственно, уже стало понятно, что это война. Поэтому…
Евгений Савватеев: Война для вас началась с 18-го?
Евгений Дикий: Нет, для меня, если честно, нет. Для меня война началась на Грушевского…
Евгений Савватеев: 22-го января.
Евгений Дикий: С моей точки зрения, рубикон был перейден в момент, когда легли первые двухсотые. Когда власть пролила первую кровь, с этого момента это гражданская война. Вот я считаю, что в Украине продолжалась гражданская война. Но если так брать формально, то даже с 16-го января. Хотя с 16-го по 22-е еще был шанс обойтись мирно.
Да, наше счастье, что эта гражданская война была локализована, по сути, в нескольких кварталах Киева, а не разрослась по всей стране. Хотя такой вариант очень даже был, кстати, и мы к нему готовились. Вот возвращаемся в 18-е уже февраля. И вечером мы готовимся отбивать штурм. И лично я считал, что мы его не отобьем. Я был абсолютно уверен, что мы продержимся несколько часов. 3-4 часа, в общем-то, я нам давал.
Я был уверен, что мы проиграем, что нас зачистят. Но там надо было быть. Там надо было дать бой до конца. И тогда был шанс, что вообще что-то другое дальше продолжится. Я прямо оттуда… Кстати, стримить я тогда не умел, я тогда одной из своих аспирантов дал пароль от своего Facebook. И по телефону ей надиктовывал посты, которые она на моей странице размещала. У меня уже тогда довольно много людей читало. И я в этих постах так прямо и говорил, что, скорее всего, нас сейчас зачистят. Но это не конец, это начало. Не всё сводится к центральной площади Киева, а зато власть все силы стянула сюда.
Расстрелы
Евгений Дикий: Перелом произошел около полуночи, когда с нашей стороны пошли первые выстрелы. Когда с той стороны упали первые 200-е. Вдруг оказалось, что у этой власти до черта людей, которые готовы за нее убивать. Но совершенно нет людей, которые готовы за нее умирать. Вот в отличие от нас. И тогда первыми сломались ВВшники, внутренние войска. Там, насколько я понимаю, началась просто именно паника после того, как мы спалили БТР. Кстати, горжусь.
Где-то к 9 утра я поверил, что кажется действительно мы побеждаем. Ну, а дальше люди, которые… А к этому моменту уже пошла волна. Люди из провинции, в том числе из западной Украины, начали массово захватывать райотделы, начали забирать у ментов оружие, вот, и уже с этим трофейным оружием ехать на Киев. И где-то часов в 10, примерно, утра 19-го числа, удалось прорвать блокаду Киева. Потому что, вообще-то, были выставлены ментовские посты по всем трассам, которые должны были не пропускать автобусы. Но трудно не пропустить автобус, в котором едут десятки людей с «калашами».
Где-то к 12-ти часам 19-го февраля мы передали полностью свою эту «наливайку» свежим ребятам, которые подъехали. И просто пошли по домам отсыпаться. Ну и вот так я проспал расстрел на Институтской. Вот расстрел на Институтской застал меня дома, я именно отсыпался. Вот сутки после вот предыдущих, скажем так, очень интересных суток. Я проснулся от телефонного звонка, вот, то есть звонил кто-то из друзей именно о том, что на Институтской стрельба, что положили людей. Вот понятно, что мы сразу стали все между собой перезваниваться, мы стали туда подтягиваться. Но пока мы туда подтянулись, эта стрельба уже прекратилась. То есть реально я туда подтянулся часам к 12-ти. Ну правда уже не сам. Мы по созвону собрали нормальную такую группу вполне. Нас было всего 17 человек. Вот на 17 человек у нас было 2 охотничьих ствола.
Вот, дальше мы собирались, собственно, при помощи двух охотничьих стволов обеспечить себе трофейное оружие. Вот ну как-то не сложилось. То есть 20-го числа тогда стрельба уже прекратилась. Между нами и карателями образовалась довольно большая дистанция, не такая, которую нормально достанешь из «Сайги», вот. С той стороны уже тоже не стреляли. И затишье продолжалось до вечера. Скажем затишье в плане именно стрельбы. А дальше вечером происходили бурные события на самом Майдане, вот в частности на сцене. И я вам скажу так, тогда был один из критических моментов, когда все могло пойти опять не так, когда все могло опять пойти плохо.
Автор: Тогдашние лидеры парламентской оппозиции 20-го числа уже после, не только после того, как Майдан выдержал штурм, а уже после расстрела на Институтской, пошли к Януковичу вести переговоры.
Евгений Дикий: У меня трудно подобрать более деликатное слово. Ну конечно на Майдане это было воспринято как полная измена. Вот и я скажу так, что моя группа была одной из, наверное, десятков групп, которые были готовы в случае чего пойти даже против своих. То есть даже поднять оружие на самооборону Майдана, на охрану сцены. С тем, чтобы если бы нам попробовали огласить такие условия соглашения, то мы всерьез рассматривали вариант прорваться на сцену и заявить, что нет, так не будет. Что Янукович уходит прямо сейчас и так далее. Но в итоге прорвать ничего не пришлось. Потому что как раз один из бойцов этой самой охраны сцены, вот сотник Парасюк, вот он сам взял на себя именно эту роль.
Слушайте также: Бесит, когда контрнаступление обсуждают в тылу, как сериал — Павел Казарин
Война в 2014
Автор: С началом российской агрессии на Донбассе в Украине создаются добровольческие батальоны. В один из них — «Айдар» — идет Евгений Дикий. Становится командиром роты.
Евгений Савватеев: Да, вы в батальоне «Айдар». Самый тяжелый бой, в котором вы принимали участие?
Евгений Дикий: Ой, такое дело. С одной стороны, конечно, никогда не забуду наш первый настоящий именно бой. Ну, во-первых, наш первый бой, в принципе, это взятие Счастья. Вот, городок с прекрасным названием Счастье, это такой, можно сказать, голливудский рейд. Это как раз не был тяжелый бой. Мы никого не потеряли, у нас там был один тяжелый 300-й, и то уже по прошествии времени, можно честно признать, что от френдли фаер. Вот, на самом-то деле, по ошибке на 300-е, ловили одного из своих же.
Вот, несколько легких 300-х, вот. И все. Вот, ни одного 200-го. Целый город освобожден. Ну, красота просто. Можно тоже долго рассказывать, вот реально. Это именно вот, именно об этом нашем рейде можно именно снимать экшен, вот. Это было красиво. А вот первый настоящий жесткий бой, это поселок Металист. Вот, через несколько дней после взятия Счастья. Это вот тот самый бой, в котором Надя Савченко заехала не туда, и попала в русский плен. Вот, кстати, любой из нас тогда мог заехать не туда. Вот, мне просто повезло, а ей нет. Потому что координации боя не было никакой. То есть, это вообще было нечто настолько бардачное и стихийное, но тяжелое. И вот как раз бой шел от рассвета до заката именно.
Окончился аж поздно вечером, где-то к часам 9 вечера, когда все-таки подтянулся с украинской стороны один танк. Этот один танк решил исход боя, который продолжался часов 12. Да нет, больше. Это для меня он продолжался часов 12, а вообще-то начался он на рассвете. Просто пока мы туда доехали с Половинкино, я вступил в бой, наверное, часов 9 утра.
А ребята начали в часа 4. Вот, так вот, короче, вот этот длиннющий бой окончился одним танком. И в этот же самый день, это было 17 июня, вечером Порошенко сделал большую глупость. Он объявил 10-дневное перемирие. Он объявил 10-дневное перемирие с тем, чтобы договориться как-то и так далее.
Это была громадная ошибка, потому что договориться никто ни с кем не собирался. На самом деле, вот Россия не дала команды договариваться. А самые, извините меня, самые народные в мире «республики» сами ничего не решали. Вот, поэтому через 10 дней война возобновилась. Да, но только 10 дней мы стояли, у нас был приказ не стрелять. С той стороны тоже не стреляли, кстати, никаких провокаций не было.
- И мы 10 дней стояли и в бинокле наблюдали, как там бетономешалки ездят. И вот, если на момент начала этого перемирия между нами и Луганском было несколько блокпостов из мешков с землей. То к концу этого перемирия между нами и Луганском было три линии обороны с нормально накопанными блиндажами, с бетонными укреплениями, дотами и так далее.
37 против 300
Евгений Дикий: Ну а, конечно, самые тяжёлые бои, в которых мне пришлось участвовать, это чуть позже. Это уже июль. Вот конец июля, это бои в Георгиевке. Вот, село Георгиевка, маленькое село под Луганском. Через него проходит дорога на Луганский аэропорт. И вот с самого начала этой войны в Луганском аэропорту оказались, по сути, аэропорт остался под контролем Украины, так и оставался аж до августа 14-го. Вот, и, но, по сути, наши части в Луганском аэропорту оказались в окружении. И вот это окружение надо было прорвать, вот для этого нужна была Георгиевка. Ну и вот мы освободили Георгиевку. Вот, а после этого сами оказались там в окружении. Вот, так получилось, что мы-то её освободили, это тоже был довольно жёсткий бой, но довольно короткий, а потом пришла «ответка».
Вот на следующее утро из Луганска потянули подкрепление. Вот, и, как потом уже мы узнали от пленных, нас штурмовало до 300 бойцов. Слава богу, что мы этого не сделали.
Евгений Савватеев: А вас было?
Евгений Дикий: Нас было 37 человек. Слава богу, что мы не знали, что их там 300. Но мы понимали, что их больше, чем нас. Но всё-таки не догадывались, насколько это было. Вот, ну и война это не только героизм, честно скажем.
Начался для нас этот бой с того, как прилетели первые мины, легли прямо на блокпост. Ну благо это же ещё вчера был сепарский блокпост, а теперь уже наш. То есть, конечно, они координаты своего блокпоста знают. Он у них уже пристрелянный. Легли прямо… У нас сразу с первой минуты боя, у нас 8 тяжёлых 300-х, сразу. Вот, буквально за первых несколько минут боя сожгли два украинских танка. А танки же были не айдаровские. Как вы понимаете, у «Айдара» «тяжеляка» вообще не было.
Танки были, так сказать, определённые. Вот, сгорают два танка. Причём один, к сожалению, сгорает вообще по-страшному. Это когда детонирует боекомплект и башня летит по воздуху. То есть, такое не забудешь вообще. А после этого два других танка и две «бэхи», то есть, вся броня, которая была на это время в Георгиевке, просто разворачивается и на полной скорости мимо нас уезжает.
Мы вообще до этого не знали, что они на такой скорости ездят. Вот, и мы остаёмся с лёгкой стрелкотнёй, с 8 тяжёлыми 300-ми, и без колёс вообще. То есть, конечно, если бы у нас был транспорт, если честно, мы бы отступили. Но отступить, бросив 8 своих, ну, это не вариант. Пришлось занять круговую оборону, вот, и держаться. Ну, вот, собственно, так мы продержались сутки в полном окружении. Потом, как нас разблокировали, подтянулись подкрепление, и дальше мы держались уже не в окружении. Но 10 дней подряд мы отбивали штурм этой Георгиевки. Вот, пожалуй, это всё-таки, наверное, самые трудные из боёв, в которых лично мне пришлось участвовать.
Автор: Позже Евгений Дикий получает травму, после которой не может принимать участие в боевых действиях.
Евгений Дикий: Меня забрали 4 сентября, а 5 сентября подписали первые Минские соглашения. То есть, как раз, вот, я как раз лежал на больничной койке, так сказать, и ждал, когда мне назначат операцию. И вот, по телефону смотрел новости, вот, что там с подписанием перемирия.
Читайте также: Из Московского патриархата — в снайперы ВСУ: история Юрия Черноморца
Вторжение 2022
Автор: Несмотря на то, что здоровье не позволяло Евгению Дикому быть в армии, с началом широкомасштабного российского вторжения Евгений Дикий идёт в тероборону.
Евгений Дикий: Во-первых, мы тут собирались умереть. То есть я не думал, что у меня большие шансы пережить бои за Киев. Во-вторых, в боях за Киев, в городских боях, в общем-то, когда ты даже не сильно можешь бегать активно с автоматом, ты можешь найти себе полезную работу где-нибудь на позициях, где не нужно сильно много бегать. И вот оставайся, держи позиции до упора, пока выдержишь. Плюс, конечно, дофига штабной работы, дофига всякой работы организационной, логистики и прочее. А это то, где уже здоровье не так важно. В итоге, во время всех боёв за Киев, я в итоге ни одного выстрела так и не сделал вообще. Просто не понадобилось. Потому что, мы должны были вступать в бой уже в самой третьей линии, то есть уже на улицах города. До улиц города враги не дошли.
Поэтому самое полезное, что я за это время сделал — это то, что мы при этом очень много привозили, мы очень многим обеспечивали тех, кто держал именно самую первую линию. В частности, мы там Броварами очень много занимались. Но это опять же, бои под Киевом того времени, это такая шикарная партизанщина. Это такая полувойна, полуМайдан, можно сказать. Когда, например, берём позиции на Броварах. Считалось, что первой линией, то есть нулём являются позиции 72-й бригады. Дальше за 72-й бригадой стоит броварская терроборона, дальше за ней стоит троещинская терроборона и т. д.
А на самом деле ещё на 5 км впереди позиции 72-й бригады стоял полевой командир «Ёжик», который не подчинялся никому. У которого было 600 бойцов и тяжёлое вооружение, включая миномёты. И вот так было по всей Киевщине. То есть, на самом деле, мы победили в этой первой фазе войны в значительной мере именно за счёт этой партизанской стихии. Вот это была такая махновщина, я бы сказал. Есть, кстати, такой общественный активист, тоже ветеран Антон Колумбет. Он тогда прекрасно это описал. Его пост на Facebook, это, пожалуй, самое лучшее описание тогдашних событий.
Там, где сначала появляется просто разведка, потом глубинная разведка, потом просто какие-то загадочные типы с «калашами», ну и так далее.
Опять же, из того времени. Мой близкий друг, который возглавил одну из групп ССО, Силы Специальных Операций. Они тогда ходили в рейды из Киева по Десне, вот аж до Чернигова. Когда Чернигов ещё был в блокаде, как раз шли бои за Чернигов. Они ходили от Киева туда по лесам. И вот ведёт нас… Да, сами бы никогда не пошли, потому что местные жители сами чем угодно заминировали эти леса. Вот, соответственно, никаких карт минирования и близко не было. Знали только те, кто эти мины ставили. Вот местные охотники в основном. И вот дед-лесник ведёт наших ССОшников по лесу, на деде бронежилет от костюма «Ратник», вот, и на плече висит АК-112.
Вот, и бойцы спрашивают: «Дед, так где же тут ближайшие орки? (Ну для наших слушателей, мы орками называем, вот, вторгнувшихся к нам товарищей). Где ближайшие орки?». И Дед с такой лукавой улыбкой: «Какие орки? А у нас не проходили орки». Вот, ну как бы ребята ржут, конечно, говорят: «Ну ладно, дед. Ну твой лес, ты охотишься, ну что поделаешь-то?» Вот, как будто… То есть это вот, вот много было вот такого. Именно вот такой стихийной народной охоты на орков.
«Мы не эльфы, мы — хоббиты»
Евгений Дикий: Вот, между прочим, для тех, кто в курсе этой толкиеновской темы. Вот, мы себя, между прочим, не считаем эльфами светозарными. Это вот та сторона иногда думает, что мы там себя за эльфов возомнили. Да нифига подобного, мы не эльфы, мы — хоббиты. Мы нормальные хоббиты, которые всё, что хотели, это жить в своих уютно благоустроенных норах. И разводить тыквы. Вот, помните, вот, по Толкину это было основное хоббитчье излюбленное занятие.
Вот, мы, извините меня, всё, что хотели, это разводить свои тыквы. Но, когда уже к нам припёрлись, ну, как-то так получилось опять по Толкину, что именно вот нам, мирным хоббитам, тыквоводам, вот, пришлось спасать мир. Ну, спасаем, что делать?
Евгений Савватеев: Ближе всего к смерти вы были тогда в 14-м году?
Евгений Дикий: Да, собственно, в 14-м. Когда пошли тромбики, я, собственно, пережил клиническую смерть. У меня была пара моментов, когда я был уже по ту сторону. Вот, ну, как бы, ну, вот, повезло. Понимаешь на самом деле, где ты прошёл — это вот, когда тебя выписывают из больницы. И тебе главврач, серьёзный человек говорит: «Знаете, вы, наверное, что-то ещё очень важное в жизни не сделали».
Евгений Савватеев: Вы командовали ротой?
Евгений Дикий: Какое-то время. Дело в том, что я вообще не офицер. Вот, в свете с того, что мы уже тут говорили про мою бурную юность. Я думаю, вы не удивитесь, что я не пошёл на военную кафедру. Чтобы когда на неё только записывали, это надо было ещё присягать Советскому Союзу. Извините, я в то время уже присягал Литовской Республике. Поэтому у меня нет офицерского звания. Но в самом начале АТО, в добробатах была настолько критическая ситуация с отсутствием офицеров, что вот, я без звания, но как человек, который привёз с собой 50 бойцов, причём структурированных сразу уже по отделениям, вот я был в. о. командира роты примерно месяц.
В том числе первых наших два боя я командовал ротой именно в бою. И, кстати, именно в это время хорошо ощутил, что, скажем так, лидерство — это одно, а всё-таки офицеров не зря 5 лет чему-то в училище учат. Вот я остро просто почувствовал, насколько мне не хватает именно профессиональных знаний. Что война — это не Майдан. Тут просто на голом героизме не выйдешь. И вот тут, слава богу, приехал Игорь Лапин, позывной «Зола». Вот, на то время, он уже много лет занимался юридической практикой. Причём, как он сам себя так бравируя представлял: «Адвокаты делятся на бандитских и ментовских, я честный бандитский адвокат».
Так вот, приехал честный бандитский адвокат «Зола» из Луцка. И оказалось, что он 20 лет назад заканчивал какое-то там общевойсковое командное училище, то ли в Кургане, то ли хрен знает ещё где. Вот, с тех пор не служил, но всё-таки офицер. Я с жуткой радостью передал ему командование ротой, а сам уже под его командой был то взводником, то отделенным.
Читайте и слушайте также: Херсоне нас встречали с цветами — командир батальона «Крым» Иса Акаев
Роль «Айдара» тогда
Евгений Савватеев: Вспоминая батальон «Айдар», всё хорошее, что было и всё плохое, что было. Ваше резюме — роль батальона «Айдар», вот по состоянию на сейчас?
Евгений Дикий: Я думаю, что, сейчас скажу такую немножко контоверсионную вещь. Я считаю, что роль не только «Айдара», а вообще всех добробатов, я бы не выделял «Айдар» отдельно. Тут шо «Айдар», шо «Азов», шо «Донбасс», вот все эти добробаты, возникшие тогда, в какой-то момент мы спасли страну. Я не стесняюсь так заявлять. Мы спасли страну. Потому что, когда началось вторжение, украинской регулярной армии, по факту, не существовало. То, что называлось украинской регулярной армией, извините меня, это были штабные офицеры, склады хранения и охрана при этих складах, всё.
Вообще добробаты кончились, по большому счёту, в августе 2014-го. Время добробатов кончилось в Иловайске, можно сказать. Вот это был финальный аккорд. Ну нам повезло больше, вот, к счастью, «Айдар» не был в Иловайске. Мы в это время как раз были в Луганском аэропорту. Точнее в это время мы были под Луганском, держали позиции. И кстати, ни для кого не секрет, что тогда произошла катастрофа, когда 20 августа 2014-го года зашли уже именно регулярные русские части.
И, собственно, мы поняли, что что-то поменялось, когда 20 августа нас вдруг начали крыть артой одновременно с трёх сторон, чётко по часам. Это так «по вертушечке» же называется. И тогда была катастрофа. Был обвал просто фронта. Честно говоря, то, что я тогда насмотрелся в августе 14-го, я до этого только читал в книжках про красную армию летом 41. И причём как раз в основном, будем честны, в основном бежали мобилизованные. Причём это иногда выглядело очень панически. Это выглядело позорно, когда, например, едет танк, пока у него не кончается соляра. Дальше экипаж выскочил и побежал пешком в сторону Харькова.
А дальше, почему я говорю, что я скажу контраверсионную вещь, дальше, на мой взгляд, тогдашний президент Порошенко сделал очень мудрую вещь. Которую многие патриоты и тогда не понимали, и до сих пор не простили. Он распустил большинство добробатов. То есть с осени 2014-го года пошла очень жёсткая линия. Все добробаты или полностью распустить по домам, или интегрировать жёстко в регулярные части украинской армии. Вот «Азов» интегрировался, часть «Айдара» интегрировалась, большинство демобилизовались, большинство других добробатов просто демобилизовали.
Без монополии на насилие — это уже не государство. И поэтому добробаты ушли в историю. Они уже не повторились. Но я думаю, что весной и летом 14-го мы спасли страну. На этом наша роль окончилась. И кстати, очень похожую роль сыграла терроборона в начале этой большой войны. Я бы сказал, что терроборона 2022 года — это, по сути, такая масштабированная повторённая история добробатов 2014-го.
Русский язык и слова россиянам
Автор: Спрашиваю об отношении к языковому вопросу. Выясняю, что позиция моего собеседника сформировалась еще в школьные годы.
Евгений Дикий: Мой переход на украинский состоялся в 89-м, когда мне было 16 лет. И когда вот на мою просто антисоветчину наложилось понимание того, что всё-таки, мы и русские — это разные люди.
Вначале это было, в реальности, не украинский, а такая адская смесь русско-украинская. Вот то, что называется словом суржик у нас. Помню как-то едем мы в 89-й, едем мы в киевском троллейбусе с самодельными сине-жёлтыми значками. Вот мы их тогда делали из этих вот из пластиковых линеек. Вот, и между собой говорим на вот этой жуткой смеси, на этом таком полу украинском, вот. И слышим сзади такой шёпот какие-то пенсионеры между собой переговариваются: «Это националисты со Львова». На самом деле это были не националисты со Львова, а очень даже такие киевские дети из мажорных школ, которые сами для себя открыли язык своих дедушек и бабушек. Вот, как бы и возвращали его себе. Вот, поэтому это, кстати, если вдруг нас слушает кто-то из украинцев, кто ещё для себя это не решил, вот поверьте моему опыту — перейти легко. Надо просто перестать стесняться. Вот надо не стесняться, что вначале, конечно, это будет не прекрасный литературный украинский.
Евгений Савватеев: Вот, а если нас кто-то слышит из России, смотрит из России, вы бы что-то этим людям говорили или нет?
Евгений Дикий: Уже нет. Честно говоря, тех русских, с кем я бы хотел вообще о чем-то говорить, их почти уже не осталось. Валерии Ильиничной Новодворской, к сожалению, уже нет.
Никогда не забуду, когда мы с ней в ее квартире на Марьиной Роще распивали вино, которое Валерии Ильиничной подарил Звиад Гамсахурдия, первый грузинский президент. Это, кстати, кроме того, что иногда приятно такие вещи вспомнить, к вопросу о том, являемся ли мы русофобами. Нет, не являемся. Нас сделали русофобами тем, во что превратили Россию. В 90-е шанс был, Россия могла стать другой, она могла стать не имперской. И тогда, простите, никакой бы русофобии у нас и близко не было. Мы, извините меня, совершенно не хотели противоставлять себя России, мы хотели идти своим путем и дружить с Россией, которая бы жила рядом.
Я, например, в те годы, если бы меня спросили, какими бы я видел отношения между Россией и Украиной в идеале, я бы сказал, что примерно как у США и Канады. Две страны общего происхождения, с похожей культурой, но все-таки с очень разным общественным устройством, с очень разной историей. Заведомо дружественные. Я тогда еще надеялся, что возможна такая модель. Даже в первую Чеченскую такая надежда еще сохранялась. Хотя уже было видно этот оскал этого рашизма. Но тогда все-таки не все русские были рашистами. Тогда было сильное антивоенное движение. Я очень надеялся, что может все-таки из него что-то выйдет.
Но, увы. Россия выбрала Путина. Путин перед второй Чеченской зачистил свое гражданское общество, зажал всю прессу. Большая часть этого гражданского общества сама сделала ошибки. К сожалению, повелись на разные компромиссы с этим режимом. И, в том числе многие повелись на то, что режим может и плохой, а империя это все равно хорошо. Из многих как раз повылазили такие «недопутины». Ну и, увы, Россия постепенно стала такой, какая она есть сейчас. И при том, какая она сейчас, не быть русофобом невозможно. Это примерно как не быть, скажем, германофобом во время нацизма.
Читайте также: Записалась в военкомат вместе с сыном и собрала свой взвод: история Натальи Шевчук
Победа
Евгений Савватеев: Последний вопрос. Что для вас победа?
Евгений Дикий: Минимальная для меня победа — это разгром российской армии на нашей территории, восстановление границ 1991 года, включая Крым и Донбасс. Это минимальная победа. А, как бы, программа максимум, мне бы хотелось, чтобы когда это произойдёт, это запустило бы всё-таки какие-то процессы внутри России. Чтобы этот режим наконец-то сдетонировал. Мне бы хотелось видеть Россию либо абсолютно другой, либо, извините, не обижайтесь россияне, но да — многие ваши соседи хотели бы, чтобы вы повторили судьбу Советского Союза и распались на ряд независимых государств, в каждом из которых можно наладить нормальную жизнь.
Я даже не буду скрывать, что я сторонник именно такого подхода. Но это уже решать самим россиянам. Будут они разваливаться на несколько разных государств и в них строить нормальную жизнь, или попытаются построить нормальную жизнь в большой России. Хотя, честно говоря, не вижу… Мне такой путь представляется более трудным. На мой взгляд, всё-таки, пока Россия будет в нынешних границах, даже в международных нынешних границах, всё равно всё время будет возникать призрак империи. Будут возникать вот эти имперские фантомные боли и постоянно будут заходить на тот самый круг. Постоянно будут делать ту самую ошибку, пытаться вернуть имперское величие.
А имперское величие, оно, простите, несовместимо с нормальной жизнью ни самих россиян, ни их соседей. Поэтому, конечно, да, я считаю, что надо довести до конца тот распад, который не был доведен до конца в 1991. Но это решать уже не нам. Наше дело освободить нашу территорию. А дальше, возможно, это действительно вызовет какие-то уже, скажем, каскадные процессы.
Евгений Савватеев: Это был одиннадцатый эпизод подкаста «Правда войны». В прошлом выпуске мы говорили з защитником «Азовстали», который пережил теракт в Оленовке, Асаном Исенаджиевым. В следующем, финальном эпизоде будем говорить с журналистом Алексеем Бобровниковым, который расследовал контрабанду и нелегальную торговлю в серой зоне Донбасса и написал об этом книгу.
Чтобы не пропускать выпуски, подписывайтесь на новые эпизоды: Spotify, Google-подкасты, Apple-подкасты.
Над подкастом работали:
Cаунд-продюсер Алексей Нежиков
Сценарист Евгений Савватеев
Редакторка Мила Мороз
Монтаж на Youtube Ярослав Федоренко
Аниматор Владислав Бурбела
Продюсерка Катерина Мацюпа
Креативный продюсер Кирилл Лукеренко
При поддержке
Фонд поддержки креативного контента
Этот подкаст создан при содействии Фонда поддержки креативного контента
